СЛУЧАЙ НА ТОКУ
Немногие из москвичей могли похвастаться тем, что им удается посидеть весной в шалаше и полюбоваться на любовный поединок краснобровых чернышей. В лучшем случае возле шалаша токовало от 4 до 5 чернышей, а при недисциплинированности охотников и эти редкие токовища исчезали в результате жадности сидящего, который охотно про себя произносил знаменитую фразу Людовика XIV "После меня - хоть потоп" и, не моргнув глазом, отстреливал токовика или трех из четырех тетеревов, навсегда уничтожая точок. Обычными стали - тока в разнобой, и шалаши делались редким явлением. Кое-где еще в отдельных угодьях, арендуемых различными частными лицами и хорошо охраняемых, можно было посидеть в шалаше, но зато в Московском обществе охоты при 150 членах об этом под Москвой и думать было нечего. И вот по этому поводу мне вспоминается один случай, над которым много смеялись. По Ярославской ж. д. Московским обществом охоты близ Москвы были арендованы места около Пушкина, Софрина, Ашукинской и Калистова. Места, в которых можно было весной постоять на тяге, а осенью погонять зайчика. Болотной дичи не было, а тетерева, которых было очень немного, токовали вразнобой. Но вот как-то весной к члену общества Александру Яковлевичу Пегову явился в Москву сторож об-ва из Ашукинской - Федор и под страшным секретом сообщил, что у него объявился точок и он поставил шалашик, о чем никто не знает, а ему, Пегову, как "доброму барину", он считает своим долгом сообщить это и будет ждать его в ближайшую субботу к себе в Ашукинскую. Надо сказать, что в один из дней этой же недели к другому члену об-ва Константину Михайловичу Донцову явился сторож Лука из Калистова и почти в тех же словах оповестил, что он только из уважения к нему сообщает о возможности столь редкой охоты и чтобы "барин не сумлевался, шалашик и все в лучшем виде устроено". Друзья, каковыми были Пегов и Донцов, встретились в пятницу вечером в охотничьем клубе, но на вопросы знакомых, не собираются ли они ехать куда, ответили как-то неохотно и уклончиво: "Что, едва ли... что дела много... да как погода будет... что может быть, в воскресенье к вечерку и съездят на тягу". Друзья ни словом не обмолвились об искусительных приглашениях и как-то скоро разошлись, чем-то озабоченные. Каково же было их обоюдное удивление, когда они, по старой укоренившейся привычке, встретились в последнем вагоне дачного поезда в субботу вечером. - Костя, ты куда? - встретил Донцова вопросом Пегов. - Да, так, вздумал на тягу проехаться, заседание у меня отложили,- смущенно ответил Донцов и в свою очередь заинтересовался, куда же направляется Пегов. - Да тут у меня, у мужичка, собачка на излечении... хочу проведать,- так же смущенно и как-то неуверенно ответил Пегов. Донцов инквизиторски посмотрел на щегольской, свиной кожи футляр бутылкой, в который было уложено дорогое, как он знал, ружье Пегова. И поймав этот взгляд, Пегов заторопился добавить, что уж заодно он хочет и на тяге постоять. - Да ты до какой станции? - с тревогой в голосе спросил Донцов. - Да к Федору, в Ашукинскую,- с запинкой произнес Пегов, и в свою очередь заинтересовался, куда же направляется Донцов. Выяснилось, что тот следует до следующей остановки, в Калистово, к сторожу Луке, чтоб постоять на тяге. И оба довольные тем, что каждый едет в свое место и, следовательно, не будет мешать, друзья стали делиться московскими сплетнями. Вечером у Федора и у Луки, в их избах, не интересуясь тягой, оба проводили время в охотничьих разговорах, за самоварами, закуской и выпивкой. Чтобы ночью пройти на ток, оба легли, закусив и побаловавшись чайком, вздремнуть на несколько часов, строго наказав сторожам вовремя их разбудить. На все вопросы о том, какой же вылет вокруг шалаша, бойко ли токуют и сколько же чернышей, оба сторожа отвечали каждый своему гостю как-то уклончиво, все больше расхваливая хорошо и плотно сделанный из елок шалаше густо настланной соломой, говоря, что "это не шалаш, а прямо дом, до того в нем все в аккурате и для стрельбы очинно способно, такие глазнички понаделаны". Ночью оба приятеля тронулись по лужам и кое-где еще нерастаявшему снегу к шалашам. Шалаши оказались поистине роскошными, а когда Пегову на солому постелил Федор его охотничий бобриковый халат, гость почувствовал себя словно в раю и стал чутко вслушиваться в ночную тишину, или, вернее по Тургеневу, в ночные голоса. Еще далеко до рассвета где-то в низинке заблеял бекас, через некоторое время в темноте что-то грузное слетело и опустилось на польце вдалеке от шалаша. Зачуфыкал, забормотал в страстной истоме прилетевший черныш. Чуть стало брезжить, хотя в окошечки, проделанные в шалаше, еще ничего нельзя было различить. И вдруг, напротив шалаша, в котором сидел Пегов, с другой стороны поляны, сверкнула полоска огня, по шалашу зашумела дробь, донесся в сырой предрассветной мгле выстрел, и черныш; сидевший посредине польца между поставленных друг против друга шалашей, вспугнутый выстрелом, а может быть, и пораненный дробью, улетел. Вылезший из шалаша Пегов при брезжущем рассвете увидал на другой стороне поляны, шагах в четырехстах, Донцова, который вылезал из своего шалаша и при виде открывшейся перед ним картины неистово матюкался. Лука и Федор смущенно чесали затылки. "А ну, расскажите-ка, как это вы из двух шалашей по одному чернышу старались?" - смеялись знакомые, долго еще подымая на смех двух сконфуженных приятелей
вернуться назад 2003
©
Наталия Якунина |
